Новая газета
VK
Telegram
Twitter
Рязанский выпуск
№18 от 12 мая 2011 г.
Захар ПРИЛЕПИН: «Это к революции – когда много хороших стихов»
Лауреат престижных премий приехал в Рязань и рассказал про современную литературу, сормовских негров и новом слове в театральном искусстве



4 мая в РГУ прошла встреча с писателем Захаром Прилепиным. Помимо студентов, пришло неожиданно много поклонников современной литературы вообще и Прилепина в частности – мест в аудитории не хватило, собралось около 200 человек.


Захар Прилепин, к своим 35 годам ставший лауреатом многих престижных премий, в том числе премии «Национальный бестселлер», был словоохотлив и ироничен. К концу встречи он настолько всех обаял, что очередь за автографами никак не хотела кончаться, словно не писатель выступал, а поп-звезда. 

А за пару часов до своего публичного выступления Захар Прилепин встретился с коллегами-журналистами (Прилепин еще и редактор нижегородского выпуска «Новой газеты») и местными представителями партии «Другая Россия», активным участником которой является. В основном, разговор шел о трудностях региональной прессы и чиновничьем беспределе. Поговорили и «за литературу».

– Захар, расскажите про свой новый роман.

– У меня пять лет не было больших романов после «Саньки» и я буквально вчера был поставлен в тупик вопросом о том, почему их так долго не было. Подумав, я понял: большой текст пишется ради большой темы. Мы же все с филфака и даже со школы знаем, что писатели создают типических героев. После Саньки и спецназовцев из «Патологий» у меня не было представлений о типических героях. Поэтому писались рассказы, писались статьи, писалась биография Леонида Леонова, которая много времени у меня отняла. А потом перещелкнуло что-то в голове и я начал писать мрачный, злобный текст, который сам собой назвался потом «Черная обезьяна». Ну, я не буду долго расписывать, что там за герой, но мне кажется, что это достаточно распространенный нынче тип – человек с истонченным представлением о морали и бытии, израсходованный. Я написал большой, толстый роман. Но потом отправил его трем своим товарищам – критику Алексею Каравашко, писателю Саше Гарросу и Илье Шамазову. Все они прочитали, дали свои замечания и я вдруг понял, что они правы: в итоге я раскромсал роман, оставив от него где-то треть или чуть больше – получилась даже, скорее, большая повесть, и я остался доволен результатом. Роман вышел буквально позавчера, на днях появится в магазинах.

Есть только одна проблема, которая выяснилась постфактум. Сам я человек глубоко толерантный, совсем не ксенофоб и не националист. Но я тут был в Англии и ко мне подошел парень чернокожий, негр, который отлично говорит на русском: «Здравствуй, Захар, я тоже из Нижнего Новгорода, вырос в Сормово…» А Сормово – это у нас самый бандитский район. Я, конечно, офигел: в Лондоне подходит негр и говорит, что вырос в Сормово. Ну, ладно, разговорились, стали выпивать в одной компании. Он говорит: «Я читал твои книжки, они отличные, почти все читал. Ты новый роман написал?» Я говорю, что да, написал. Начинаю рассказывать, что часть действия происходит в Африке. Он спрашивает: «Как называется роман?» Я отвечаю: «Черная обезьяна». И за столом наступает жестокая тишина… На следующий день мы снова встречаемся и негр спрашивает: «Захар, я надеюсь, вы не расист?» Я начинаю сбивчиво объяснять, что там у меня разветвленная метафора, что людей заставляют черные чулки надевать на голову, и вот поэтому они похожи на черных обезьян… Он говорит: «Все-все-все, я понял, прости меня, Захар. Мы, выросшие в Сормово, все понимаем».

– Я безумно завидую Нижнему Новгороду, потому что там есть вы и Вадим Демидов…

– ...да, мы с Вадимом Демидовым тоже друг другу нравимся. «Сержант Пеппер, живы твои сыновья!» – это у Демидова первый роман, достойное чтиво, достаточно увлекательное. Но тот комплекс ощущений от времени, который излагает Вадим – а он описывает андеграундную жизнь 80-х годов в закрытом городе и как они страдали под игом советской власти – никак не стыкуется с моими консервативными взглядами.

«Хроноп» Вадима Демидова входит в «топ-5» любимейших групп, самых мне близких. Частый предмет моих размышлений – сама механика успеха как такового: почему судьба сбывается у одних и не сбывается у других? Мне это до сих пор непонятно. То же самое происходит с рядом литераторов. Есть писатели высочайшего качества, а что-то «не срабатывает». Почему? Как?

– Есть сейчас в нижегородском роке что-то хотя бы потенциально настолько же интересное, как Демидов и Чиж?


–  Есть какие-то молодые ребята, но такого, чтобы мозг мне «снесло» – нет.

Зато поэты есть хорошие – Софья Грехова, Егор Кирсанов, Женя Риц, много хороших, причем все они очень разнообразные. Их много, и все они могут транслировать свои тексты на федеральный, что называется, уровень. В Нижнем Новгороде отличная поэтическая «движуха», по-настоящему серьезная и очень презентабельная. Я буквально неделю назад частично на свои деньги, частично на деньги еще одного человека издал антологию нижегородской поэзии – отличное издание, 600 страниц, там 51 поэт. Я объездил уже практически всю страну и нигде в России, кроме Екатеринбурга, не знаю такой же сильной поэтической школы. Про Москву речи нет, потому что она традиционно забирает дань со всех. Ну, еще, может быть, отчасти Калининград – больше примеров нет. И вот я издал эту антологию, мы с Димой Быковым как раз говорили недавно по этому поводу и решили, что это к революции – когда много хороших стихов.

Другой вопрос, что нет таких поэтических фигур, как раньше… Поэты – это ведь не только стихи. Это, как говорил Бродский, сумма каких-то поступков. Я не знаю сейчас ни одного человека, на которого можно было бы смотреть так же, как на Есенина, Маяковского, Пастернака, Бродского – у них у всех была серьезная биографическая подкладка. Сейчас поэты сконцентрировались больше на стихах, чем не собственной судьбе. Когда Евтушенко написал «поэт в России больше, чем поэт» – я не знаю, какой он в это вкладывал смысл. Я вкладываю не тот смысл, что поэт в России и пророк, и философ, и владелец дома, а то, что поэт должен делать больше, чем быть просто автором стихов. Он есть та самая «сумма поступков», он берет на себя огромную ответственность и всерьез «отвечает за базар». А сегодня в России поэт – просто поэт, он просто пишет хорошие стихи. Мне хотелось бы совместить в одной личине, условно говоря, Станислава Куняева и Бахыта Кенжеева. Чтобы поэт был, с одной стороны, европеец, человек, который замечательно точно понимает текст и культурный контекст, а с другой стороны – неистов в социальном смысле. Вот именно это для меня есть типаж поэта. А сейчас у нас очень спокойные поэты, ковыряются…

Кстати, то, что в Нижнем Новгороде регулярно происходят поэтические чтения, конкурсы, слеты – все это неожиданным образом оживило и политическую жизнь города, потому что часть этих ребят приходит на «Стратегию 31». Поэт в России не может быть Либерал Либералычем, это парадоксальным образом разрушает само вещество поэтического дара. Я все чаще думаю про слова Блока: «Я художник и, следовательно, я не либерал». Это очень точная, серьезная формулировка, которую еще предстоит расшифровать. Либерализм губителен для творчества. Поэт может быть коммунистом, фашистом, анархистом, кем угодно, но в самом широком смысле маргиналом. Поэт-либерал – это оксюморон. Поэт – это человек саморастрачивающийся, он должен в очень жестких отношениях с реальностью находиться. И либерализм для этого совершенно непригоден как форма жизни.

Один из последних поэтов, от знакомства с творчеством которого я испытал шок, – Борис Рыжий, екатеринбургский поэт 1974 года рождения, который покончил жизнь самоубийством. Одна из главнейших поэтических величин России XX века, читаю и перечитываю. С удовольствием читаю то, что пишет Александр Кабанов из Киева, мне почти все его стихи нравятся. Хотя у него есть набор приемов, которые он использует из раза в раз, но это все равно не надоедает. Мне нравится все, что всерьез пишет Дмитрий Быков – многие стихи «шедевральны».

– Начинающие авторы часто рукописи присылают? 

– Очень часто присылают, и особенно меня поражает в современной литературной среде, что сами писатели читают очень мало, в том числе и начинающие писатели. Неначинающие тоже, но начинающие меня особенно поражают. Мне часто приходят письма следующего содержания: «Захар, здравствуйте, я не читал ни одной вашей книги, но видел статью в «Огоньке» и ваше выступление по телевизору, мне очень нравится ваша позиция, не могли бы вы прочитать мой роман, если вы еще не настолько бронзовый, чтобы отказать молодому автору». Это очень часто бывает. Я проглядываю все тексты, которые присылают, я не ленюсь это делать. Мой первый текст тоже Дима Быков именно так прочитал, и это было хорошим импульсом для меня. Я очень многим людям стараюсь помогать, «пробиваю» книжки иногда, рецензии пишу. А то, что они мало читают – сами себя наказывают. Человек, который не любопытствует к миру, придет к тому, что и мир к нему не любопытствует – это очень все взаимосвязано, я в этом убежден.

Приезжал один писатель, которому много помогал Роман Сенчин, и я ему тоже немного помогал. Приезжал, уезжал, приносил все новые свои тексты. Вел себя нормально, но уже на грани назойливости. Я его спрашиваю: «А вы читали хоть один роман Сенчина, который вам сейчас помогает?» Нет, не читал. «А почему?» Да вот, говорит, мне некогда. «А почему, вы думаете, Роману Сенчину есть, когда вас почитать, а вам – некогда? Водку, наверное, пьете? Книжка стоит столько же, сколько бутылка водки. Вот однажды купите себе вместо водки книжку Романа Сенчина». В общем, застремал я его. А на самом деле просто разозлился. 

– Сейчас вроде бы готовятся экранизации некоторых ваших книг…

– Готовятся уже лет сто, потому что когда-то Петр Буслов покупал «Саньку» и собирался экранизировать, потом Андрей Панин покупал «Патологии». В случае с этими текстами даже не стоит скрывать, что там был политический момент. Тема Чечни закрыта и мне звонил Панин и сказал, что про Чечню сейчас не рекомендуют делать фильмы, давайте перенесем действие куда-нибудь в Абхазию. Я говорю ему: «Давайте тогда во Вьетнам перенесем». А по «Саньке» мне один из людей, имеющих отношение к фильму, сообщил: «Надо, чтобы Сурков дал отмашку». Как он себе это представляет?

Сейчас у меня есть четыре кинопроекта, которые затеваются, и один из них близок к реализации – возможно, что-то и получится.

Только что вышел спектакль Кирилла Серебрянникова по «Саньке», пьесу мы напридумывали вдвоем. Спектакль получился феерический, я даже на первом спектакле в Берлине не сдержался и расплакался – я увидел всех этих нацболов живых, из плоти и крови. А то, что происходит на сцене – полный кошмар. Во-первых, Кирилл так ставит сцену, что все эти бойни, драки, пытки происходят рядом с тобой. И он еще сделал большие деревянные щиты, которые закрывают выходы из помещения, где проходит спектакль, чтобы люди не могли выйти все эти два часа, и получается совсем уже волшебная сила искусства – молодец, Кирилл. На «Винзаводе» в мае будет премьера «для людей», потому что пока были только показы «для своих». Но пресса уже отличная, все в один голос говорят, что это новое слово в театральном искусстве.
Анатолий ОБЫДЁНКИН