Согласно вытянутым билетам...

Первый полноценный школьный экзамен я сдавал в третьем классе. Это был всесоюзный эксперимент, наша классная, мудрая и по-матерински добрая Мария Васильевна немного волновалась. А ее питомцы, от бесшабашных оболтусов до явных отличников, воспринимали новое испытание как обычную контрольную работу. Только листочки были с печатями и родители напутсвовали нас как-то по-особенному.

Достоевский под колбаску

Для меня все прошло без приключений. Математика в тогдашней начальной школе была пустяковой даже для закоренелого гуманитария. Диктант, для которого был выбран отрывок из леоновского «Русского леса», тоже не принес десятилетнему пареньку разочарования в собственной грамотности.

Дальше в памяти воскресают только выпускные экзамены за 11 класс. Пауза в семь лет объясняется просто – сердобольный окулист всякий раз освобождала своего сильно близорукого пациента от ежегодных испытаний, считая это дополнительным стрессом, хотя все эти годы я учился вполне прилично и инвалидом учебы не стал.

В ночь перед выпускным сочинением я сидел у своего озорного приятеля, упитанного технаря и словоохотливого весельчака Кости, диктуя ему текст работы по одной из предполагаемых тем.

Мы угадали один из вариантов, несколько часов спустя предложенный чиновниками Минобраза, и мои познания в поэзии Серебряного века не прошли даром. Я же выбрал сюжет про охрану природы, снабдил его эпиграфом из Достоевского и не особенно переживал за результат.

Вкус свежей сырокопченой колбаски вприхлебку со сладким чаем в перерыве шестичасового марафона помогал мыслям бежать резво и радостно.

Последствия сухого матча

Легкий мандраж присутствовал, но я даже не предполагал, что совсем скоро в университете экзаменационное волнение будет гораздо чувствительнее.

Понятно, что за счет общей эрудиции и довольно крепкой памяти можно было сдать зачет по физиологии, философии и русскому языку. С отечественной историей такой номер почти прошел, но наш преподаватель, убежденный сторонник догматов научного коммунизма, насупил брови, когда уверенный в своей правоте первокурсник заикнулся о том, что Ленин в разгар Первой мировой желал поражения своему правительству и мечтал о превращении империалистической войны в гражданскую. Я излагал эти общеизвестные факты с праведным гневом, за что и схлопотал четверку.

Историю культуры мы сдавали во время чемпионата мира по футболу 1998 года. В ночь перед экзаменом мексиканцы бились с бельгийцами, мы с закадычным и ироничным другом хотели выпивать за каждый гол, но матч получился сухим, чего не скажешь о вечеринке. Сначала поднимали за каждый опасный момент, потом за любой штрафной, а под занавес второго тайма стаканы звенели даже после вбрасывания мяча из-за боковой. После столь бурного боления мне трудно было отличить манеру малых голландцев от больших и объяснить разницу между дорическим ордером и ионическим.

С шансоном наперевес

Зато над дипломом о сравнении творчества Бреля и Брассенса с произведениями Высоцкого и Окуджавы я работал с жаром, вдохновением и даже с каким-то остервенением.

В шальные 1990-е было трудно найти серьезные источники со стилистическим анализом французского шансона и русской авторской песни. Материал собирался по крупицам, пришлось перелопачивать все доступные франкоязычные источники, а речь на защите, как мне тогда казалось, была написана на языке оригинала с минимальными огрехами. Комиссия, видимо, придерживалась такого же мнения и отметила труды нерадивого студента самой желанной оценкой.

Денис ПУПКОВ

читать весь номер